Поэт, писатель, переводчик, автор более 30 книжек, лауреат международной литературной премии
им. Эрнеста Хэмингуэя и многих других.
Дорогие женщины!
Желаю в это день Весны,
Чтоб вскоре сбылись ваши сны.
Чтоб только те любили вас,
Кого вы любите сейчас.
Чтоб счастье было под рукой,
И на душе чтоб был покой.
Чтоб жизнь дарила радость вам,
А Бог внимал моим словам!
ТЫ
Пресвятая моя, таинственная,
Золотая моя, единственная,
Безгреховная, богоравная,
Нравом – ровная, ролью – главная,
В полдень – строгая, в полночь – милая,
Легконогая, быстрокрылая;
Хоть мала, а душой великая,
Кабала моя солнцеликая,
Неземная, неповторимая,
Вся родная и вся любимая,
Всех дороже и молчаливее…
Дай-то Боже, чтоб всех счастливее!
Марине
Это счастье – с рассветом проснуться
И понять, что на свете из всех
Женщин хочешь к одной прикоснуться,
Приглашая спросонья на грех.
Что никто тебе больше не нужен,
Только женщина эта одна,
Пред которой ты обезоружен,
Равно как пред тобою она.
И рассвет нежелательно-ранний
Поместит в свой бесстыдный Ютуб
Совмещение ваших дыханий,
Замыканье короткое губ.
Дольше вечности сцена немая.
Светом плоти разорвана тьма…
И, на руки её поднимая,
Понимаешь, что сходишь с ума.
Не знаю, верить чему – реальности или снам,
Которые отличить сумею уже едва ли.
Что всё же произошло, любимая, если нам
Был Господом разум дан, а мы его потеряли?
Забыли, что не одни на грешной земле живём,
Что есть еще сыновья и дочери у планеты,
Что, вместе благословив желание быть вдвоём,
Отвергли законы все, нарушили все запреты.
Вчера ты сидела вновь среди голубых теней,
Кольцо полузримых рук замкнув у меня на шее.
Казалось, твои глаза от ночи ещё темней,
А может, от глаз твоих казалось,
что ночь темнее.
Я радовался, когда сужалось это кольцо,
И властвовал полумрак, редеющий поначалу.
Он волосы поглотил, и только твоё лицо
Поплыло к моим губам,
как будто ладья к причалу.
И я безудержно сам поплыл навстречу ему,
Дотронулся и узнал, невзгоду забыв былую,
Что жизни моей цена равняется одному
Безумному твоему ответному поцелую.
Ксении Лашиной
Сто лет тебя не видел, а хотелось
Увидеть снова, но найти не мог.
И вот нашёл, прости меня за смелость,
С которой я ступил на твой порог.
Казалось, что к нему я шёл веками.
И в резко наступившей тишине,
Как крыльями, взмахнула ты руками
И опустила их на плечи мне.
А я их целовал попеременно,
Склоняясь к ним седою головой,
И не пытался вырваться из плена,
Который сам искал, пока живой.
В запасе горстка лет у нас осталась –
Ведь лодка-жизнь дает однажды течь,
Следит за нами всюду сволочь-старость
И норовит нас все-таки подсечь.
Но разве возраст – это повод к драме,
Коль издавна назначен нам судьбой?!
А мы, как на картине в старой раме,
В дверном проёме замерли с тобой.
Пусть позади столетие разлуки –
Столетье встреч пусть будет впереди…
И с плеч моих слетели крылья-руки,
И прежний голос твой сказал: – Входи!
Всё, что в жизни обоюдно, – неподсудно,
Ну а то, что неподсудно, – непреложно.
Если в доме два актёра – это трудно,
Если в доме два поэта – невозможно.
И хотя стихами ты, как небом, дышишь,
И они уже почти что жизни долька,
Это счастье, что сама ты их не пишешь,
А читаешь или слушаешь, и только.
Если б стала ты писать стихи внезапно
(А такое, к сожаленью, может статься),
Я б расстался с сочинительством назавтра
Для того лишь, чтоб с тобою не расстаться.
Марине
Пересуды и кривотолки,
Долетающие извне.
На соседней купейной полке
Ты лежишь параллельно мне.
Параллельно бегут под нами
Рельсы, шпалы, а провода
Параллельно в окне, как в раме,
Выплывают из никуда.
Прочь дорожные приключенья –
Параллельность не мой удел,
Мне по нраву пересеченья
Линий, сфер, плоскостей и тел.
И дорог, и тропы с тропою,
Птичьих трасс, расписавших высь…
И не чудо ли, что с тобою
Наши судьбы пересеклись?!